|
МАНЯЩЕЕ
Ураган в Зурбагане, ураган —
В бесконечность улетели берега.
Там воздушные замки взорвались
И на головы безумцам пролились.
Голубая нежность дальних Дорог. Что за ней? МАНЯЩЕЕ!
Ветер, звенящий до боли в ушах; солнечный дождь; милые сердцу Лисс и
Зурбаган; полыхающие серебром волны; терпкое и горькое, как судьба, переполняющее воспоминаниями, вино из одуванчиков и... Волосы Вероники.
Неумолимое, мчащееся в Вечность ВРЕМЯ; дразнящее, близкое, но почти всегда
недоступное счастье - БЫТЬ СВОБОДНЫМ!
Вот снова упала серебреная звездочка на твои вороненые волосы. И еще одна, и еще... Вечер мягко склонился над головой и зашептал тихо твои воспоминания тебе на ухо:- Закрой глаза. Вспомни! -Бам—бам----бам—дон!
Бамм—бамм—бамм—донн! Колоколами зазвенело сердце.
Да! Это оно!
Золотое и тягучее, как осенний мед, терпкое и пахнущее лугами далекой Родины.
Ты видишь, как золотая капелька медленно стекает по хрустальной стенке чаши.
Мгновение… и она уже в протянутой к тебе нежной ладошке. Голубой свет заструился лучистым потоком улыбки тебе навстречу. Хрустальный перезвон отозвался в сердце и остался навсегда в нем.
Неужели оно?
Неповторимое вино счастливых - вино из одуванчиков! Легкая рука прикоснулась к твоей щеке. - ТЫ ли это? ЗДРАВСТВУЙ! -
Здравствуй, Родина! Я вернулся!
Два квартала вниз... Воронки, заполненные остатками разбомбленных домов.
Смотрит пустыми глазницами скелет длинного, на целый квартал пятиэтажного дома. Часть дома, где упала бомба, назвали Развалкой. Целыми днями на ней сражение — между «нашими» и «фрицами». Быть «фрицами» соглашались неохотно. Иногда удавалось найти немецкую каску, патроны и даже... пистолет. Однажды, найденные на Развалке, патроны чуть не разворотили в квартире печь.
Вниз, за уцелевшим педином, домам повезло. В них живут, хотя многие окна еще зашиты фанерой. На углу — мало примечательный двухэтажный дом, единственный с угловым балконом. Стена изрыта осколками и светлеет желтыми пятнами чистого ракушняка.. В нём под бомбежку и вой снарядов начались мои первые месяцы жизни. Отсюда ушли защищать Родину все мужчины большой семьи, кто в первые часы — на западную границу, а кто в ополчение, что защищало подступы к Одессе на батарее за дачей Ковалевского.
Жизнь — как одно мгновенье. Ослепительная вспышка Сверхновой.
Родилась новая жизнь. Секунды. Часы. Годы. Миллиарды световых лет.
Свет. Свет. Свет. Радость. Любовь. Жизнь. Творенье.
Погасла Звезда.
Окончились мгновения земной жизни. Еще долго летит звёздный свет.
Светом памяти полнится Новое. Было. Ушло. Прошлое. ЕСТЬ! РАДУЮСЬ! ЖИВУ!
Как натянутая струна визжит и вибрирует Время. В резонансе с ним - Жизнь, Чем длиннее, тем чаще удары. Сильнее и чаще. Чаще и больнее.
Голубые, глубокие озера, наполненные слезами. Иголочки темных ресниц. длинные, пушистые, как перья диковинной марабу. волосы. Розовая заря губ угасала тихой, счастливой улыбкой. "Прощайте! Помните обо мне. Я любила вас. В Р Е М Я!!! Неумолим его ход. Я иду за ним, в Вечность, к новым Звездам!”
Вспыхнул и погас звездный свет лица. Высоко над Землей засияло созвездие.
Лишь прядь волос еще шептала на ветру длинными и нежными листочками пушистой травы "волосы Вероники”.
Разорвалось и покатилось во Мглу звено цепи, связанной Любовью, дружбой, духовными и родственными узами. Выпало. Разрушилось. УМЕРЛО. Но, следуя парадоксу Человечности, Сердце, Ум, Любовь и Надежда сплетают ЦЕПОЧКИ ПАМЯТИ, и звено живет, пока живы любящие люди.
Малая Родина, она до сих пор согревает желтовато-оранжевым светом удивительного «абажюра». Чуть ли не предмет роскоши, он с любовью был сделан мамиными руками из кусочков уцелевшей шелковой шали. Теплый свет, проходя сквозь шелковую ткань, согревал чем-то родным и очень уютным. Единственная маломощная лампочка внутри него становилась как-то ярче, бросая почти на весь стол круглое поле света. Именно это поле объединяло по вечерам после нелегких будней и что-то необъяснимо доброе поселялось в Душах.
Время. Высочайший мажорный подъем и оглушающее сокрушительное падение - его вечные и верные спутники. Всё ему подвластно, но иногда меняется его сущность. Медленно, и всё же уходит из жизни малая моя Родина. Теперь лишь в памяти старые дворовые лестницы. Их было три. Все старые, как и сам дом, две — железные, а третья — деревянная. Перенесшая невзгоды времени и климата, она весело скрипела под ногами всего пятерых дворовых шалопаев, которые слышали и видели то, что не должны видеть и слышать дети. Голодавшие в войну и после неё, не всегда и не все одетые по погоде, они большую часть своих игр устраивали на этой лестнице.
У каждого юного поколения свои игры. Поколение пятидесятых освоило в старом дворе уже другую лестницу. Там был простынный экран для диафильмов, скамеечки на балконе и входные билеты по 20 копеек для покупки новых фильмов. Всегда был аншлаг.
Третья лестница — когда-то самая красивая, не дождалась своих детей. Открытая дождям, она утратила стальные ступени на ажурных чугунных основаниях с названием фирмы и была заменена стандартом конца 50-х. Только в семидесятые в этой части старого одесского двора послышались детские голоса. Лестница была согрета теплом нового юного поколения — детей детей войны.
Беззаботный, искрящийся радостью смех детства; кипящая желаниями, Верой, Надеждой, Любовью юность; Мудрая красота зрелости, Доброта и благородство старости. Нескончаемые шаги в бесконечность мира, Столкнулось и расщепилось на частицы ВРЕМЯ — ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА.
Войны больше нет. На малой Родине осыпается акация. Пахнет детством.
Таинственный волшебный друг моего детства – ТЕАТР. Всегда неожиданный и загадочный. Маленькая старинная проходная из переулка, тогда — Театрального.
Нависшее кружево железного козырька над входом и узорчатая дверь.
Несколько мраморных ступенек
вверх — в тихую прохладу больших коридоров и широких лестничных пролетов; вверх — где притихли возле сцены гримерные солистов;
вверх — где еще не остыл после репетиции хоровой класс;
вверх — где костюмы разных эпох и стилей затаились в гардеробных;
вверх — где в сумерках лестничной площадки дремлет пожарный шланг, чей удивительно, до золота, надраенный наконечник прислонился к плечу ярко-красного огнетушителя.
Там за высокой соседней дверью совершается чудесное таинство, и рисунок становится костюмом.
Поворот бронзовой ручки — и... водопад света из двух огромных, от пола до потолка, окон обрушивается и льется на лестницу, сметая сумрак. Кажется, будто обязательно здесь где—то должны быть птицы – так ярко и празднично расселись юбки, платья, взлетели шляпы; разметались по столам какие—то скользящие и воздушные ткани невероятных красок. Заплелись хороводом вокруг огромного, похожего на озерко, зеркала гирлянды и букеты; застыл, словно в сказочном сне, заглядевшийся в это озеро манекен в длинном, нежнейшего кремового цвета наряде Виолетты.
Быстро бегают по нему тонкие, ловкие пальцы. Булавка. Закрепка. Нет, не то. И снова. И снова. Распадаются и возникают складки, похожие то на легкие волны, накатывающиеся утром на берег, то на пышные клубящиеся облачка. Снова — булавка, закрепка, взгляд в зеркало. И снова ловкие, легкие, тонкие руки собирают ткань. Последний мазок художника. Костюм живет. Усталые опускаются руки, сотворившие чудо. Руки моей Мамы. Там навсегда осталось моё сердце.
Счастье быть любимым и любить. Счастье быть в Любви Человеком. Эхом отзывается в глу6ине сердца. Эхом облетает просыпающуюся планету и достигает Разума
БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ! | 
Приветствую Вас Гость | RSS
Благотворительный Фонд "AVE" © 2024 г.