ЛЮДМИЛА ГОНТАРЕВА (УКРАИНА, г. КРАСНОДОН)

***

СТАНСЫ

Прятать лицо ладонями моря,

где синие волны с зелёными спорят

и вечность в смирительной майке

под слоем скрывается гальки.

Седого гравёра столетние камни

к усталой планете припали устами.

Степенно в прозрачных панамках медузы

ныряют на дно, словно шарики в лузы.

Когда ж водрузит знамя власти прилив,

возможность увидеть Иерусалим

для каждого свой совершится однажды,

а для влюблённых – дважды.

Но неба осколок пропитан солью:

в какой бы здесь ни был занят роли

концентрация в воздухе грусти

не погубит, но не отпустит.

Наивен привкус мятного флирта.

Под мятым парусом – бизнес Флинта.

Статичный полёт улитки

хранят облетевшие свитки.

На черепахах с бесчувственной кожей

держится мир, что велик и ничтожен,

а стихий и страстей разыгравшихся грозы

дробят для поэзии правила прозы…

***

ПРОГУЛКА ПО ХЕРСОНЕСУ

Повторять, как молитву, сухими губами имя.

Чего не услышит время, возможно, услышит глина.

Тонкий намёк у вина, ещё тоньше стенки сосуда.

Небо цвета густого кагора тонет в горячке простуды:

значит, с утра будет ветрено и тревожно где-то под сердцем,

а отсутствие солнца в зените не позволит плечам перегреться.

В поисках гордой тоски утопать в зыбких каплях столетий,

растирая памятью виски о далёком и близком лете,

об узких улочках венах, что в ответе за возраст города:

перекрёстков суставы подвижны, хотя уж давно не молоды;

о древних камнях, составляющих сущность великого мегаполиса,

ещё не приведённого лезвием войн в состояние сжатого колоса.

Находить и терять бесконечную нить, пересекающую границу зазеркалья,

пеплом скитаний нетленным скрепить возвращение и изгнание.

Из сложных капризов надежды исключить постельный режим,

Подняться стремительно вниз в лабиринте чужой души,

Упасть бесполезно вверх, своё созерцая тело,

Разрывая на кадры жизнь в строгих земных пределах.

С высоты мечты рассмотреть обрыв, что от страха любви избавит,

И как жажду молчания пить чьё-то имя сухими губами…

***

За что же эта синь, за что?

Язык цунами прикусили,

волн губы берега вкусили,

песчано-солнечный настой.

В размытых красках грусть пришла,

как неожиданная старость.

О, сколько же испить осталось

бокалов терпкого тепла?

Стекла с небес ночей печаль

на чайный лист, бодрящий утро.

И чаек крик принёс как будто

соль парусов на наш причал.

Вдруг тучи с треском дали течь, но

не впечатляет пресный яд.

И капли времени летят

в круговорот с названьем Вечность.